В этом рассказе два вида алкоголя: «поганая водка, в которую жиды подмешивали дурман», — это, видимо, обычный напиток Николая, и необычное, праздничное, иностранное вино — французское шампанское «вдова Клико», которое он выиграл на пари у начальника дистанции ( и досталось оно ему случайно, было не куплено, а выиграно[7]). Водка отвратительна, но это норма, это как бы знак тяжелой, скучной, но все же обычной, трудной человеческой жизни, жизни прозаической. Французское шампанское на глухом степном полустанке — экзотично и даже по-своему поэтично, но у Чехова это поэзия падения, поэзия несчастья… И это чувствует жена героя, когда Николай проливает дорогое вино: «“Нехорошо, — сказала она, ставя свой стакан и еще больше бледнея.— Нехорошая примета. Это значит, что в этом году с нами случится что-нибудь недоброе”».
Так и выходит. В это же день на полустанок неожиданно прибывает порочная женщина, убежавшая от своего мужа (дальняя родственница жены героя). Все снова пьют шампанское. А затем «все полетело к черту верхним концом вниз» под звуки романса «Очи черные» (здесь также очень характерный чеховский корректив к оценке цыганской музыки, так опьянявшей и Пушкина, и Л.Толстого, и Аполлона Григорьева, и Блока, и даже В.Набокова[8]). После этого жизнь Николая как порядочного человека заканчивается и начинается его новая жизнь «проходимца».
Опьяняющая, оргиастическая стихия жизни и творчества — то, что Вячеслав Иванов впоследствии несколько высокопарно назвал «дионисийством», Чехову была в общем чужда. И к самому Ницше, высокому вдохновителю жизнетворческих экстазов русского модернизма, Чехов относился прохладно-иронически: он оглушал его, «как двадцать барабанщиков»[9].
В.Розанов в «Заметке о Пушкине» (1899) противопоставил Пушкина, который «был существенно трезв», — Лермонтову, Гоголю и Достоевскому, которые были «опьянены»[10]. В этом контексте Чехов, конечно, ближе к «трезвому» Пушкину (который тем не менее при своей «трезвости» в отличие от Чехова воспевал вино), чем к «оргиастам» (по розановской терминологии) Гоголю, Лермонтову и Достоевскому. Правда, если Пушкин, по удачному выражению Аполлона Григорьева, был «заклинателем и властелином разнообразных стихий»[11], то Чехов, кажется, никаких «стихий» не имел и не видел ни внутри себя, ни тем более вовне. Бледную жизненную и творческую немочь, декадентский распад и бессилие его героев назвать стихиями невозможно[12]. Чехову в отличие от Пушкина уже нечего было заклинать! Чехов видел уже не стихии, а скорее болезни.Но не мог же один Чехов излечить всю Россию от надвигающегося коллективного безумия! Владислав Ходасевич в 1929 году, в эмиграции, подводя некоторый итог и характеризуя, так сказать, жизненный тонус своего времени, выскажется об этом так: «При Чехове мы умирали. Теперь мы умерли, перешли “за границу”. Чеховская пора для нас то, что болезнь для умершего»[13].
Рассказ «Черный монах»( 1893) — это, может быть, первое художественное разоблачение нарождавшегося в России декадентства. Главный герой рассказа Андрей Коврин опьяняется не алкоголем, а миражом, галлюцинацией, возвышающей его в собственных глазах. Рассказ построен на антитезе: опьяняющая поэзия увлекательного безумия сталкивается с обычной прозой реальной жизни. Очень характерен зачин, первая фраза, много значащая и многое определяющая в любом рассказе: «Андрей Васильевич Коврин, магистр, утомился и расстроил себе нервы». Рассказ начинается указанием на болезнь героя и заканчивается картиной его гибели от этой болезни. Чехов не только убедителен как художник, но и весьма точен как врач.
Драма Коврина — драма вполне посредственного, обыкновенного человека, вообразившего себя гением. Черный монах, убеждающий героя в его мнимой гениальности, это его собственное стремление к самоутверждению, ставшее болезнью, галлюцинацией. Драма этого стремления в том, что оно ни на чем не основано, — Коврин вполне заурядный человек и ученый. И когда герой отрезвляется от своего сладкого, упоительного безумия, он понимает, «что он посредственность», а в своей диссертации видит «странные, ни на чем не основанные претензии, легкомысленный задор, дерзость, манию величия…». Безумие разрушительно не только для Коврина, но и для его близких, жены и тестя, а также в конце концов и для сада, который всегда у Чехова символ подлинной жизни и подлинной красоты.
Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Опубликовано в Публицистика, просмотров: 43 068, автор: evgkon (8/9)
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.