В рассказе «Гусев» место толстовской барыни занимает типичный русский интеллигент Павел Иваныч. Имя и отчество у него как у гоголевского Чичикова, но напоминает он больше Хлестакова (своим хвастовством и тем, что он ряженый — выдает себя за простака, переодевшись в чуйку и сапоги, чтобы не платить за билет в первом классе; Хлестакова принимают за ревизора, а Павел Иваныч сам выдает себя за простака). Действие в рассказах Толстого и Чехова происходит на пути, в дороге. Только у Толстого путь сухопутный, а у Чехова — океанский, более грандиозный, создающий особую ауру этому рассказу.
На русском корабле, плывущем с Дальнего Востока через теплый океан в европейскую часть России, оказываются несколько умирающих людей. У Толстого все три смерти изолированы. У Чехова, напротив, умирающие — простой солдат, бывший крестьянин Гусев и интеллигент Павел Иваныч — общаются. Есть у Чехова и третья смерть. Только умирает не дерево, а солдат-картежник (причем во время игры!). Но умирает он, так же как и толстовское дерево, безропотно и бессознательно. В центре же рассказа — смерть простака и интеллигента, Гусева и Павла Иваныча.
То, что рассказ назван по фамилии простака, а не по имени интеллигента, является, конечно, весьма выразительным и не случайным жестом Чехова. Толстой в своем рассказе противопоставляет смерть барыни и ямщика прежде всего с моральной точки зрения. Чехов не моралист, но и у него смерть простака Гусева выглядит достойнее смерти интеллигента. Павел Иваныч дан только внешне. У Гусева есть внутренний план: его поток сознания, мечты, воспоминания и заботы о доме и близких вперемежку с предсмертным бредом. Гусев умирает как крестьянин, хоть и простой и вполне заурядный, но все-таки человек. Павел Иваныч умирает как интеллигент-обличитель, как «воплощенный протест». Считая себя интеллигентом («Я живу сознательно, я все вижу, [42] как видит орел или ястреб, когда летает над землей, и все понимаю»), то есть по определению — понимающим, разумным человеком, он не понимает, не разумеет самого главного — того, что он умирает. А последняя его фраза перед смертью («Гусев, твой командир крал?») не может не вызвать у читателя грустной и вместе с тем презрительной улыбки (это один самых издевательских образов русского интеллигента у Чехова).
Есть в этом рассказе еще один очень важный персонаж. Это океан, стихия, противостоящая цивилизации — плывущему по морским волнам пароходу. У Чехова эти силы пока еще равны: «У моря нет ни смысла, ни жалости. Будь пароход поменьше и сделан не из толстого железа, волны разбили бы его без всякого сожаления и сожрали бы всех людей, не разбирая святых и грешных. У парохода тоже бессмысленное и жестокое выражение. Это носатое чудовище прет вперед и режет на своем пути миллионы волн; оно не боится ни потемок, ни ветра, ни пространства, ни одиночества, ему все нипочем, и если бы у океана были свои люди, то оно, чудовище, давило бы их, не разбирая тоже святых и грешных».
У Бунина, который восхищался этим чеховским рассказом и имел возможность высказать свое восхищение его автору, в «Господине из Сан-Франциско» океан и корабль станут уже очевидными символами стихии и цивилизации. Бунин в духе времени еще усилит и обострит это противопоставление. Традиционно отмечают в этом бунинском рассказе влияние Л.Толстого, но и влияние Чехова тоже здесь присутствует.
«ПОПРЫГУНЬЯ» — РАЗМЫШЛЕНИЕ ПО БАСЕННОЙ КАНВЕ
Чехов, как известно, долго не мог найти заглавие для этого рассказа: «Обыватели», «Великий человек» и, наконец, окончательное — «Попрыгунья». Бунину, в общем доброжелательному и даже иногда восторженному читателю Чехова, заглавие очень не понравилось («рассказ хорош, но ужасное заглавие»[43]). Ужасное для Бунина, близкого, но все-таки другого писателя, во многом с иной по сравнению с Чеховым художественной системой. Но у Чехова были, видимо, серьезные основания именно для такого выбора. Какие основания? Мы можем лишь предполагать, но литературоведение не обходится и не может обойтись без подобных предположений. Другими словами, всякий текст нуждается в интерпретации, в истолковании. А истолкование заглавного образа часто (или даже — как правило) — ключ к исчерпывающему пониманию всего произведения в целом. Попробуем предложить свой ключ к «Попрыгунье».
Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Опубликовано в Публицистика, просмотров: 43 057, автор: evgkon (8/9)
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.