Появление и встреча Нилова с волком чем-то напоминает первую встречу Коврина с «черным монахом». Встреча происходит у реки, вечером — ранним в «Черном монахе» («Уже садилось солнце») и поздним в рассказе «Волк» («На дворе давно уже начались сумерки и наступил настоящий вечер»). «Монах» является Коврину сначала ( в отдалении) как «высокий черный (здесь и далее курсив мой. — Е.К.) столб», а волк Нилову как «что-то похожее на тень прокатилось черным шаром», «темный шар уже катился по плотине…».
Но Нилов с накатившейся на него стихией хоть и не без труда и потерь, но справляется. А вот Коврин со своей темной и разрушительной стихией, которая не что иное, как его собственное душевное заболевание, справиться уже не в состоянии. И Чехов как художник и как врач уже в первой фразе (задающей тон всему повествованию) этих рассказов указывает на сущностное отличие этих героев, определяющее их судьбу. «Волк»: «Помещик Нилов, плотный крепкий мужчина, славящийся на всю губернию своей необыкновенной физической силой, и следователь Куприянов, возвращаясь однажды вечером с охоты, завернули на мельницу к старому Максиму». «Черный монах»: «Андрей Васильевич Коврин, магистр, утомился и расстроил себе нервы». Стихия угрожает Коврину не извне, а изнутри, это его собственная болезнь, его слабость.
Если в рассказе «Волк» зверь хоть и побежден человеком, но все-таки представляет грозную, смертельно опасную силу, стихию, то в более позднем, хрестоматийном «Белолобом» (1899) волчица стара, слабосильна и в сущности безобидна, не хочет (или не может) убить и съесть даже щенка. Зверь здесь как бы почти утратил свое «зверство». Стихия обезврежена не столько даже человеком (не случайно сторож Игнат, бывший механик на железной дороге, то есть представитель цивилизации, так же, как и волчица, стар и слабосилен; природа и цивилизация здесь равно-сильны), сколько собственной старостью и слабостью («Волчиха была слабого здоровья, мнительная…»). Зато старая волчица в духе чеховских героев, у которых и хватает только сил на мечты, мечтательно грызет старую кость, «воображая себе, что это ягненок».
«Волчий» стиль ассоциируется у Чехова еще и со старым, неуклонно слабеющим и вырождающимся русским барством. Прототипом Гаева был, как известно, хорошо знакомый Чехову А.С. Киселев, легкомысленный барин-бонвиван, беспечно промотавший свое имение. Сани Киселева были обиты волчьими шкурами. Сам он носил волчью шубу и шапку, а полки и шкафы его кабинета были украшены оскаленными волчьими головами[40]. В таком значении надо, очевидно, понимать небольшую, но выразительную деталь из рассказа «Враги» (1887), в котором происходит столкновение плебея, доктора-разночинца Кирилова и барина Абогина. Кабинет последнего украшает чучело волка, «такого же солидного и сытого, как сам Абогин».
Ср. также фамилию дворянского семейства из рассказа «Дом с мезонином» — Волчаниновы. Ничего «волчьего», означенного в фамильном имени, нет ни у матери семейства, ни у ее младшей дочери Жени, или Мисюсь, как ее называют близкие. Родовая, фамильная сила сохранилась только у старшей дочери Лиды[41], но проявляется она в сублимированной форме, в виде интеллигентско-народнической деятельности, к которой художник-рассказчик (да и во многом сам Чехов) относится скептически. (Строго говоря, фамилия этой чеховской семьи происходит не от волка, а от либо от города Вольска, либо (по версии Б.Унбегауна) от города Волока Ламского или Вышнего Волочка; то есть первоначально Волчанинов (или Волочанинов) — житель одного из этих городов; но Чехов (все-таки не лингвист, а художник) мог дать эту фамилию своим героям по внешнему, «волчьему» созвучию.)
«Три смерти» по-чеховски — это рассказ «Гусев». Но, как всегда, эту толстовскую тему Чехов воплощает по-своему. В рассказе Толстого умирают барыня, ямщик и дерево. Самая неблагообразная смерть у капризной, эгоистичной барыни, измучившей своих близких и, что наиболее важно для Толстого, не желающей признавать неизбежность своей смерти и готовиться к ней (смерть, то, как человек умирает — важнейший показатель у Толстого нравственной или, наоборот, безнравственной жизни; следы развития этой идеи очевидны у Солженицына в его «Раковом корпусе»). Более достойно, с чувством смирения перед неизбежным умирает ямщик. И совсем по-толстовски красива безропотная смерть дерева, которое срубают, чтобы сделать крест ямщику.
Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Опубликовано в Публицистика, просмотров: 43 056, автор: evgkon (8/9)
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.