Годы надежд и испытаний

В те годы в деревне никакой полиции или милиции не было. Был самосуд. Как-то стоим с пацанами (мне было, наверное, лет пять) – идут два мужика и держат за концы большую палку, к которой, посередине, привязан за руки Герасим Бабкин. За ним, позади, несколько человек и, вроде, все должны были ударить его по спине другой палкой, так мне показалось. Оказывается, он забрался в огород за медом, где стояло несколько ульев. Видно, попался, попытался спрятаться, поэтому и убежал к Крестовой горе, на склоне которой росло уже высокое просо. Оттуда мужики и привели его в деревню. Не сладок оказался чужой мед. Так в те годы совершался истинно народный суд. После такого суда вряд ли захочешь стащить у кого-нибудь, хотя и плохо лежит.

По ночам ходил по улице и шумел боталом, им самим сделанным, Пимон Михайлович Ронжин, человек безродный и, вроде, чуть дураковатый. Взрослая молодежь его дразнила. А однажды, когда он заснул днем (ночью-то ходил по деревне) на крыльце дома Кабанова Куприяна Андреевича (у которого он и питался). Молодежь облила его холодной водой. Потом самим пришлось убегать от него по огородам врассыпную.

Через дом от нашего, был проулок. А мой дружок Гриня жил на нижнем порядке на углу проулка, по которому проходил небольшой овражек, заросший травой. Там во время сильного дождя всегда начинал бежать ручей. Вот мы с Гриней руками и делали из грязи запруду. Если прорывало, то снова. От грязи   на руках и ногах появлялись цыпки. Ведь в те детские годы мы не знали никакой обуви. Только зимой надевали валенки. Обычно на ночь мать намазывала их кислым молоком. Сперва подерет, поскулишь, что больно, а наутро, если опять пойдет дождь, снова идем строить свои пруды.

В конце великого поста обыкновенно все ходили на исповедь к попу. Ходили и мы, пацаны, но не по одному, как все взрослые, а по два-три человека. Мы ходили с Гриней. Поп (у нас его называли батюшкой) задавал вопросы: не ругался ли матерно? Отвечали – нет. Слушались ли отца с матерью? – Слушались. Не воровали ли чего-нибудь? Тоже – нет. Не курили ли? Однажды ответ был положительным. Мы признались, что курили траву, а не табак. Батюшка нам и говорит:

– Все равно грех, за это будете неделю, каждый вечер, молится десять поклонов и вам Бог простит.

Потом мы клали на аналой медный пятак, до этого  зажатый в руке, и уходили на улицу, где ждали следующие пацаны.

И вот, помню, пришла долгожданная пасха. Ходили с Гриней по родным — «христосовались», получая крашеные яйца. Набиралось их много. Мы даже стукались яйцами, у кого яйцо разбивалось, тот отдавал его «победителю».

После длительного поста съедали столько яиц, что потом отрыгивалось «каленым яйцом», как тогда говорили. Если случалась пасха в разгар посевной, то праздновали только один-два дня. А потом выезжали в поле пахать, сеять, несмотря на то, что по  церковному работать было нельзя всю неделю (то есть работать в праздник считалось грешно). Однажды и я «пахал», сидя верхом на лошади, а отец держал однолемешный плуг, идя за ним по борозде. В то время, по-видимому, я был пока один ребенок в семье.

Перед великим постом, а он длился семь недель, была «маслена неделя» – масленица. Вот было весело на деревне. Родственники ходили друг к другу в гости. По деревне веселье лилось рекой. А на масленицу, как правило, всегда была оттепель. Группами стояли около дома. Пройдет мужик мимо баб, поймают, в ширинку насуют снега. А поймают мужики бабу – тут уж проще – один поднимает юбку, остальные горстями кидают под юбку снег. Бабы визжат от холода. Пожалуй, завизжишь, ведь в те годы бабы даже и не знали, что такое рейтузы или трусы, которые, кстати, и мужики не знали. А в последний день масленицы, да и в такие дни тоже, катали ребятню на санях по деревне, а после обеда вязанку ржаной соломы привязывали к лошади, поджигали и ездок катил по деревне, сжигая всю вязанку. В этот день доедали блины, ибо завтра, в понедельник уже есть их будет грех. Татары по многолетнему опыту это знали и к нашему посту приготавливали мороженую рыбу, выловленную в реке Дёме.     Уже в понедельник, а может быть во вторник, появлялись в деревне продавцы рыбы (ее в пост есть можно). По деревне слышен их крик:

– Кому балык! Кому балык!

Бывает другой подходит к женщине и просит:

– Матка, дай поганый блина.

В те годы ходило много нищих и даже калек. Помню одна женщина (или девушка) ходила вперед пятками. Мама обычно насыпала им лотком муки, иногда кормила чем-нибудь. Посуду после незнакомых людей обычно носили в церковь для освящения, ибо она уже считалась поганой.

В начале зимы в деревне появлялись (не каждый год) вальщики-татары. Натягивали на стене струну, накладывали на нее шерсть и били по струне специальной дощечкой. Шерсть становилась пушистой. Потом валяли валенки. Валяли они и у деда Василия.

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50

Опубликовано в Проза, просмотров: 79 695, автор: Kabanov (112/178)