Годы надежд и испытаний

Сдал экзамены и поступил на исторический факультет – и, наконец, к дядьям и теткам на каникулы. В Марах уже жил дядя Евстигней, я к нему. У него жил и дядя Ваня. Он купил мне костюм ХБ. Потом сходил в колхоз, за город, к тете Гале. Она мне сшила рубашки и трусы. Потом отправился к дяде Макару.

Вернулся в институт к началу занятий, а мне говорят, что исторический институт переводится в Ташкент. Дали мне документы, даже деньги на билет. Но военкомат меня не отпустил. Сказали, что осенью мне в армию, и я вернулся в техникум. Получил постель, но одеяло не дали.  Я обратился к директору, а он мне сказал:

– Государство – не дойная корова.

Через две недели решил сходить в институт, повидаться с девушкой – Ксеней, с которой сдавали экзамены, сидя за одной партой. Повидался и… остался там учиться на естественно-географическом факультете.

По пути в институт зашел искупаться в бассейн (в общежитии купались под душем, а реки в Ашхабаде нет). В бассейне ни души, только кассир сидит один в будочке. Бассейн был разделен веревками по середине. Я прыгал с нижней вышки, да и то коленки мои покраснели.

Жили в Туркмении, а ни одного студента-туркмена не было. Кроме учителя по туркменскому языку – учителя всех наций матушки России, также и ученики. Было ощущение, что мы жили в какой-то обособленной стране. В магазине, на производстве – везде русские. Только на базаре фруктами и овощами торговали одни туркмены, поскольку жили они в аулах. Попутно замечу, что в городе был только один трехэтажный дом – дом правительства.

В техникуме на второй год моего обучения организовали хлопко-сырьевое отделение, на котором учились уже исключительно туркмены. В общежитии их расселили среди русских, чтобы они научились по-русски говорить и набраться культуры. Спали они в тюбетейках, от которых несло псиной. Они плевали прямо на стены, у них даже в полотенцах завелись вши. Потом пришлось всю постель, в том числе и нашу, увозить на прожарку. Ведь у них баней не было, купались они в арыках.

Один студент-туркмен был женат. Пожил он с молодой женой месяц, потом она ушла жить к своим родителям, а жених снова пришел к нам жить в общежитие. У них такой был обычай, когда через девять месяцев жена родит, она приходит жить к мужу теперь уже навсегда. В случае смерти мужа, с ней обязан  жить младший брат, не женатый. Калым был запрещен, но негласно его все равно платили.

Когда мы жили семьей в Марах, к хозяину дома приезжал туркмен. Он говорил, что если бы не закон, отменяющий калым, он бы никогда не женился (был беден). Он рассказывал:

– Невесту нашли родители. Когда привезли и открыли ковер, закрывавший ее, я первый раз ее увидел, а она меня тоже первый раз, правда, только одним глазом. Что поделаешь, живу и с одним глазом.

Попросил он нас с Гришей съездить на его сером большом ишаке за хлебом. Я сел впереди, Гриша позади меня. Вместо кнута – короткая палка, на конце – цепь, которой лупишь ишака по шее и холке. Едем. Сзади нас нагоняет автомашина. Наш ишак поворачивается поперек дороги и ни с места, сколько я ни бил его цепью. Шофер кое-как нас объехал, тогда ишак побежал за машиной. В Туркмении говорят: «ну и упрям ты, как ишак». А в России – «упрям, как бык».

Дядя Семен рассказывал, как он отвозил как-то на машине невесту к жениху. Тронулся от дома, и полетели на голову невесты, покрытой коврами и халатами, разные предметы. Он вышел из кабины и накинулся на людей с заводной рукояткой. Думая, что это хулиганы, он боялся, что они разобьют стекла. Председатель колхоза (по-туркменски, башлык) объяснил дяде Семену, что у них так всегда провожают невесту. Чем богаче невеста, тем лучше для нее. А бедная под одним ковром от тяжелых предметов может получить синяки, если не хуже.

Неожиданно вышло постановление правительства об оплате за обучение. Так было и написано: «Ввиду того, что люди стали жить зажиточно, ввести плату за обучение». Мне надо было платить четыреста рублей, а где я их мог тогда взять. Многие побросали учебу, кое-кого направили учителями в младшие классы. Вот так ушли «зажиточные» студенты. В этом же постановлении было и о том, что солдат, демобилизовавшийся из армии, по прибытии домой, обязан был сдать свою военную форму в свой военкомат. Бедный солдат после трех лет службы даже поношенной формы и той лишался.

Примерно за месяц до призыва в армию была медкомиссия. Осматривая мои глаза, врач сказала, что придется меня положить в госпиталь и подлечить, но пока посиди с полчасика, потом еще посмотрим. Я уже четыре года лечил трахому. Первую операцию на глазах (ножницами стригли пузырьки) делали в Марах.  На второй год в мае в Байрам-Али делали ножом выжимку. После таких выжимок я два дня почти ничего не видел. На третий год просто лечили синим «карандашиком». А на четвертый год предложили мне операцию, но я отказался – если буду слепой даже временно, значит, буду и голодный.

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50

Опубликовано в Проза, просмотров: 79 533, автор: Kabanov (112/178)