Годы надежд и испытаний

Помню, добрались мы до своего места, а там старый заснеженный окоп для машины и землянка. Вполне это могло быть старое место какого-нибудь взвода нашей роты. Впрочем, солдат другого взвода я никогда не видел и не знал, так как мы всегда находились в разных местах. Кое-как вскипятили по кружке воды, и — моя очередь на пост. А гимнастерка, от работы почти вся мокрая, а сразу после метели ударил сильный мороз. Стою на посту и думаю, как бы вообще не замерзнуть. Но вскоре, на мое счастье, прибежал наш посыльный и сказал, что надо ехать в деревню. Это было мое спасение – во время движения уже не так холодно.

Прибыли в деревню. Все дома уже были забиты солдатами. Мы нашли пустующую баню (по-черному), затопили ее, согрелись у огня, а когда дрова прогорели, закрыли дверь. Так мы провели ночь.  А днем в другом высоком каменном сарае солдаты (их было много) топили большую железную бочку, грелись  и сушились, в том числе и мы.

Немецкий самолет-разведчик кружился над деревней весь световой день, но ему никто не мешал. Видно, наши решили устроить демонстрацию, мол, хотим здесь наступать, чтобы помочь своим под Сталинградом разгромить Паулюса.

Прошла ночь. Нам дали приказ возвращаться на старое место. Мы возвращались ночью, без света фар. С нами сел в кабину помощник начальника штаба полка А. Жадин. Когда подъехали к мосту через реку, шофер спрашивает его, куда ехать: направо или налево. Тот приказал направо (на самом деле надо было сворачивать налево). Я сидел в кузове справа и, когда летел через пулеметы, сообразил, что надо отскочить в сторону, чтобы не быть придавленным ими. Ладно, машина уперлась пулеметами и больше не переворачивалась.

Вернулись мы на свое место, где до этого находились несколько месяцев. К Новому году дядя Макар прислал мне посылку, в которой были четверка водки, финики и то, что я просил – бритвенный прибор. А мама прислала посылку с шерстяными варежками и носками. Ох, как они мне в эту зиму, да и в следующую, пригодились!

В сорок третьем, сорок четвертом  при штабе стали появляться девушки. Кем они там числились, нам было неизвестно. Возможно, телефонистками на батареях. Одна из девиц, не стесняясь, говорила, что она «трофейная колужанка». Когда немец занял Калугу, офицеры для себя (солдаты сами найдут) организовали публичный дом. И вот в этом доме эта девица и была в то время. Некоторые мамы, боясь их гибели на фронте, писали своим дочкам, чтобы они забеременели и скорей возвращались домой. Такое, конечно, было. А однажды в буранную ночь одна девушка повесилась, не оставив никакой записки. Почему? Зачем? Мы не знали. Да мы их и не видели, поскольку в штабе не бывали. Все эти новости мы узнавали от  почтальона или связистов. От них мы узнали и про то, как один молодой солдат (было ему лет восемнадцать) долго добивался, чтобы его поставили поваром на походную кухню при своей батарее. Но его не ставили, потому что повар уже был и не плохой. Тогда он, стоя на посту, выстрелил из винтовки в свою ногу. Потом, конечно, был трибунал. Судья (он был из особого отдела) голосовал за расстрел, а два заседателя от нашего полка были за десять лет и штрафную роту. Дальнейшая судьба его  осталась для нас неизвестной.

У одного солдата почему-то было много гражданской одежды (у меня, например, в ранце были только трусы). Кто-то узнал про эту одежду, кому-то доложил, и пропал солдат. Приписали ему (наверное, опять из особого отдела) то, что он якобы готовился перебежать в этой одежде к немцам. Так ли это было на самом деле – одному богу известно.

Целый год мы были в обороне, то есть без движения, находясь в «мешке» в составе десятой армии Белова. От станции Сухиничи и до города Кирова (основание «мешка») были еще две станции. По обе стороны этой дороги нашей земли было очень мало.  Как-то немец задумал «завязать» наш «мешок» и начал наступать около станции Сухиничи. Но его за эту дерзость отогнали еще дальше, от соблазна. И вот в этом «мешке» мы рыскали, гоняясь за самолетами, а они от нас.

Как-то летит четырехмоторный самолет. А для нас хоть с юга, хоть с севера – все равно с немецкой стороны. Командир дает команду, я стреляю. Потом прекратил огонь, и я говорю, что это наш самолет. А командир взвода и командир расчета опять кричат: «Огонь!» Потом узнали, что это был наш ТБ-4. Вот ведь какие были зенитчики: немецких и своих самолетов путем не знали. У немцев были трех моторные и у всех были длинные фюзеляжи. Немецкие одиночные самолеты пролетали редко, чаще – несколько самолетов, а своих мы почти совсем не видели. Просто тоска брала. В это время завязывались бои у Сталинграда, поэтому все самолеты отправили туда.

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48

Опубликовано в Проза, просмотров: 90 976, автор: Kabanov (112/178)